Название выставки - «Ландшафты» - провоцирует пейзажные ожидания: но они оправдаются не вполне. Пейзаж отличается от ландшафта жанровой определенностью: некий вид местности, заведомо задающий дистанцию наблюдателю. Ландшафт же предполагает разную оптику – от пристальной (ландшафт поверхности: фактура и даже текстура) до дальнозоркой и предельно обобщенной (конструктивная схема природного объекта – тоже ландшафт). В графике Евгения Асса эти разные оптики, можно сказать, дружески сочетаются.
В основе его рисунка всегда – некое натурное, географически определенное впечатление. Почти кроки, набросок - впрочем, заведомо структурированный много более чем полагается наброску; скорее, своего рода план пейзажного вида или отдельной детали пейзажа (дерево, осока, берег), представляющей образ или знак целого. (Учитывая, что автор – архитектор по основной специальности, мышление «планами» и способность сразу увидеть конструкцию выглядит естественно). Можно посмотреть на этот мотив в упор – и тогда в нем обнаружится «растр» карандашных штрихов или расплывов соуса – собственно, поверхность не предмета, а графики как таковой; подчеркнуто «близорукое» восприятие чревато абсолютизацией фактуры, переходящей в абсолютизацию личного художнического почерка с его энергетикой и «драйвом». Но можно посмотреть издалека – и тогда фактура исчезнет, зато откроется элементарная архитектоника пространства как такового – земля, горизонт, небо: координаты мира, подлежащего медитативному созерцанию. 
Натура в данном случае есть повод для исследования, которое распространяется и на нее самое (вплоть до молекулярного уровня), и на языковые возможности работы с ней; материя вещи незаметно становится материей пластического языка, – то есть, высказывания о вещи. Относительно конкретное переходит в окончательно абстрактное путем совсем незначительной редукции составляющих: это происходит наглядно, и процесс движения от «просто минимализма» к минимализму предельному не мешает опознать исходный образ, сведенный теперь к обозначению его осей и силовых линий. Но, не теряя идентичности, этот образ в то же самое время может стать «квантом» некой новой, возникающей на глазах и претендующей на цельность, структуры; будучи выведен из-под власти привычных изобразительных обстоятельств, он оказывается помещен в перспективу авторского творения, где пространство, презрев жанровые обязанности, строится теперь по вольному закону формообразования. 
Можно назвать это своего рода аналитическим реализмом: ведь «деконструкция» здесь способствует внятному считыванию мотива, его «проявке». Но аналитика выглядит ненасильственной – спокойная созерцательная интонация этой графики лишена активных волевых оттенков. Просто смотреть, просто вживаться. 

Галина Ельшевская